7. Политика и снег, Константин Асимонов, Page 2

Posted on May 8, 2022 by Константин Асимонов

LXXXI.

Восемью минутами ранее Лу быстрым шагом шла до дома Пилар, не зная, что та уже вышла. Вместе с ней Лу рассчитывала пойти к Оксане и предупредить ее тоже. Лу не сильно верила в помощь Александра, но Оксана была действительно могущественной колдуньей, а главное – госпиталь нужно было спасти любой ценой. Лу злилась. На Арка, который пошел к предательнице Доротее, вместо того, чтобы спасать Алекс. На Пшигоду, который так устал вчера вечером, что тянул с рассказом до утра. На Пилар, которая опоздала. В конце концов, на себя, потому что не смогла всё это предвидеть, предупредить и предсказать. Часть этих претензий точно была необоснованной, но злость раздувала внутренний огонь Лу и, как ей иногда казалось, делала ее сильнее.

Ей нужна была эта сила, в чём Лу не призналась бы даже Ирджиху, потому что она очень боялась. Страх вперемешку с сомнениями и с синдромом самозванца змейкой ползал по ее душе. Так часто бывает с теми, у кого долгое время ничего не было. Когда что-то появляется (дом, семья, добро, работа, власть) – змея просыпается и начинает свой скользкий путь.

Дома Пилар не оказалось. Лу постучала еще раз, сильнее, полминуты потопталась у двери, но никто так и не ответил. Прислушалась: тихо, Мигеля слышно не было. Значит, они уже вышли, и Пилар либо заводит Мигеля в госпиталь, либо уже спешит в кирху. Лу выбежала из дома и одним плавным движением обратилась в птицу.

Лу-оспри всегда была целеустремленнее, увереннее в себе, спокойнее, чем Лу-человек. Может, дело в птичьих гормонах, а может, в чём-то еще, но превращение всегда действовало на нее как ледяной душ. Она взлетела над площадью за несколько могучих взмахов крыльев, сначала полетела на северо-восток, дабы убедиться, что маленькая фигурка Пилар не движется по Пренцлауэр-аллее в сторону кирхи.

Потом, развернувшись в воздушном потоке, распластавшись в попутном ветре, она вернулась в небо над Александрплатц. Единственное, что Лу-оспри не могла сделать, это остановиться. Двигаясь по широкой спирали, она несколько раз облетела площадь, высматривая в людском вареве две фигурки: побольше и поменьше, держащиеся за руки. На очередном витке она их заметила, пошла на снижение и тут почувствовала ее.

Волну наглой, неприятной силы, которая, словно дуновение отравленного ветра, прошла в нее, а потом и сквозь нее. Однажды, месяц с небольшим назад, когда Лу только училась быть птицей, природа взяла свое, и она убила и съела мышь. Та оказалась чем-то больна, и Лу жестко рвало и мутило, сначала в птичьем облике, а потом и в человеческом. Сейчас ощущения были сопоставимые.

Земля рядом с выходом из подземки набухла и лопнула, словно гнойник. Всё вокруг замелькало, окрасилось лиловым, белым и фиолетовым. Пилар и Мигель стояли совсем неподалеку от этого. Рядом с ними открылось несколько порталов, и из них стали вылезать уродливые твари. Лу, погасив приступ паники, спикировала, превратилась в человека и подтянула все силы, до которых смогла дотянуться.

Началось.

LXXX.

Утро у Пилар выдалось тяжелым. Мигель разбудил ее чуть-чуть до рассвета, когда небо только начало розоветь. Сыну Пилар было девять, он родился незадолго до Смещения. Когда врачи рассказали, что ожидает родителей ребенка с такими осложнениями, отец Мигеля исчез без всякого колдовства, оставив Пилар совсем немного денег, а также чувство глубокого изумления природой мира и людей. Изумление сменилось смирением, и когда одиннадцать месяцев спустя Смещение вывернуло реальность наизнанку, Пилар это потрясло меньше, чем кого-либо. Она оказалась готова к этому, словно вся ее жизнь до той поры подводила ее к апокалипсису.

Пилар очень быстро поняла, что в мире, где всё решают не деньги, не связи, а смелость, адаптивность и колдовская сила, у нее неплохие шансы. Единственным якорем, который был в ее жизни, оказался Мигель, маленький, слабый комок плоти, требующий постоянной защиты и опеки, и тогда она превратила его в фундамент, на котором построила собственный дом. Мигель оправдывал любые поступки, отметал все моральные императивы, сводил на нет сомнения. Пилар вгрызалась в новую реальность, цеплялась за все видимые и невидимые возможности, потому что зарабатывала на жизнь не только себе, но и ему, беспомощному, безответному мальчику, который даже в девять лет не мог себя кормить и одевать и будил ее до рассвета дикими криками.

– Chico, – говорила она, успокаивая сына, пока Мигель прижимался к ней всем телом и легонько дрожал. – Chiquito. Всё будет хорошо, chiquito. Начинается новый долгий день.

Мальчик проплакал всё утро, и Пилар долго собиралась, пила черный злой кофе чашку за чашкой, пыталась задвинуть на какую-то заднюю стенку своего сознания последствия тяжелой ночи. Она знала, что сегодня ей предстоит важная и сложная работа. Но какая-то часть ее сопротивлялась и твердила, что никакая работа, никакие колдуны со своими интригами, вообще ничто происходящее за пределами ее небольшой квартиры не так важно, как самочувствие и настроение ее ребенка.

Она оделась в обычную одежду – плотную теплую кофту и брюки карго с карманами, пока Мигель удовлетворенно агукал. Завтракать он, несмотря на все уговоры, наотрез отказался и теперь наслаждался маленькой победой над матерью. Пилар одела и его тоже, впихнула непослушные ручки-веточки в рукава куртейки, и они вышли на улицу.

День выдался солнечный и морозный. Зябко кутаясь в кофту, Пилар повела Мигеля через всю Александрплатц, в госпиталь Оксаны. Там жила медсестра Катрин, девчушка, которая присматривала за мальчиком, пока Пилар работала. По дороге Мигель вел себя беспокойно, капризно, не хотел идти обычным путем, тыкался во все стороны, как слепой щенок на поводке. Пилар крепко держала его за руку.

Благодаря редкому явлению февральского солнца площадь была полна народу. Люди, соскучившись за долгую зиму, высыпали на улицу, варили кофе в больших чанах, шумно обсуждали вчерашнее объявление. Уже начали работать торговые палатки и кабинки. Слышался стук молотка сапожника Даниэля, обосновавшегося в самом центре площади и за копейки чинившего даже самые требовательные и высокотехнологичные «Найки» и «Адидасы».

Мигель закричал внезапно и громко, как пожарная сирена. Некоторые прохожие оглянулись на него, но никто ничего не сказал – жителям Алекса была свойственна некоторая флегматичность. Надо ему – значит, кричит.

Мигель никак не хотел успокаиваться, он рыдал, махал руками и ногами и тянул Пилар куда угодно, но только не к госпиталю. «Такого приступа у него не случалось давно, – подумала Пилар, – с тех пор, как мы достали новые таблетки. Что же будет, когда они закончатся?»

Пилар и безутешный мальчик почти дошли до госпиталя. Крик Мигеля перешел в ультразвук, и Пилар вдруг почувствовала сильную колдовскую волну. Метрах в трех от них земля вспучилась, и серый асфальт площади окрасился сотней цветов. Кто-то сбоку весело засмеялся, но Пилар на всякий случай заняла боевую стойку. Рядом с ними упала крупная птица, резко затормозила перед самой землей, превратилась в Лу. Взгляд ее всё еще горел птичьим хищным огнем.

Глава 7. Политика и снег

LXXIX.

До Александрплатц они доехали вместе на дрезине, а потом разошлись, каждый по своему делу. Акхил пошел парковать драгоценную дрезину в гараж для пущей сохранности, Пшигода – уговаривать Серба допустить их до Александра, Лу – искать Пилар. Арк же с Карманом отправились дальше пешком до музея Боде. Перед выходом Пшигода настоял на том, чтобы все вооружились: его столкновение с дуболомами могло означать, что всю компанию ждут и другие неприятные сюрпризы. Именно поэтому Арк, втайне жалея о погибшем в Шпрее пиджаке, шел в тяжелой, заслуженной куртке. По ее карманам были рассованы жезлы и прочие боевые артефакты. Но, по крайней мере, суровый февральский ветер не доставлял ему особых неудобств. Рядом довольно семенил Карман, неся внутри себя остальной арсенал. Песик любил Лу, но возвращению хозяина из госпиталя обрадовался чрезмерно.

День выдался холодным, промозглым и ясным. Лишь далеко на небе собирались тучи, но сильный южный ветер почти гарантировал, что они дойдут и до Алекса. А пока что Арк размашисто шел вперед и, несмотря на спешку и общую серьезность происходящего, радовался погоде. Его всегда привлекал контраст солнца и холода. Может, дело было в пушкинских стихах, которые мама читала ему в детстве, а может, просто так была устроена его нервная система, но за пару минут ходьбы он сумел почти расслабиться, отдаться ритму шагов и свежести ветра на коже. Может быть, конечно, дело было еще и в том, что он в пику своим привычкам не хотел думать о предстоящем разговоре с Доротеей.

Арк так и не мог понять своего отношения к ней. Она, несомненно, его привлекала: и внешностью, и быстрым переходом от силы к нежности, который он несколько раз замечал. Она казалась запутанной и решительной, могущественной и беспомощной, она отдавала приказы и нуждалась в помощи. Арк шагал и пытался разобрать, какая грань ее характера была рамой, а какая – картиной внутри.

Учитывая всё сказанное и не сказанное утром, она представлялась жертвой обстоятельств – хозяйкой могущественного артефакта, который хотел заполучить Виктор Лихтенхерц для достижения своих целей. Но она же тоже была, обязана была быть, частью этой игры. Она строила собственные планы. Что из произошедшего – ее куски пазла? И какую роль во всём этом на самом деле играл Хозяин? И куда, черт возьми, он подевался?

Арк прошел уже половину пути, так ничего для себя и не решив, когда Карман остановился и завертел головой. Арк тут же почувствовал движение, похожее на сильное дуновение ветра. Но оно не холодило кожу и не шевелило одежду – словно могучая колдовская волна прошила Арка насквозь, волна необычайной силы, необычайного желания, необычайной ярости. Она очень быстро двигалась в сторону Александрплатц. Арк дал Карману команду «Вперед!» и бросился за ней. Уже скоро он услышал крики.