XCIX.
В кирхе Дитрих немного расслабился, осмелел и начал торговаться. Пшигода отвел его в сторону для дальнейших увещеваний, а Лу осталась в своем кабинете и начала готовиться к заседанию Совета. Лист бумаги со схемой связей и махинаций был пересмотрен и обновлен. Лу прогоняла в голове все аргументы, которые можно было привести и тем самым доказать свою правоту, и что-то у нее не складывалось. Чего-то не хватало, и виновницей этого была Доротея. Не до конца понятно, зачем была затеяна вся эта история с бюстом, если, как только его вернули, Лихтенхерцы сразу напали. «Арк бы разобрался, – подумала Лу. – Боже мой, как я хочу, чтобы он сейчас вошел в дверь, улыбнулся, решил все проблемы какой-нибудь хитрой идеей». Но дверь не собиралась открываться. Всё нужно было делать самой. Ирджих поможет, конечно, но ответственность – на ней.
Дитрих выторговал себе проживание в кирхе, пока всё не уляжется. Требование было разумное, и Пшигода согласился, а потом привел планировщика в кабинет Лу. Ни на что неожиданное Дитрих света не пролил: к нему пришел хундескопф и предложил деньги за старые схемы метро в районе Александрплатц. Самому Дитриху уже месяц с небольшим приходилось перебиваться самым дешевым пивом, поэтому он не раздумывая согласился. Добыл схемы, отпраздновал, сходил в бордель. По собственному заявлению, пожил немного полноценной жизнью. Потом случился Александрплатц. Дитрих очень быстро всё понял и ударился во все тяжкие. Люди, которые на такое способны, очень быстро бы его убрали. Вот он и решил выпить всё, что успеет. А на следующий день его нашли Лу с Пшигодой.
Дитрих, поначалу создавший о себе жалкое впечатление, начинал нравиться Лу всё больше и больше. Особенно когда совершенно спокойно согласился участвовать в завтрашнем заседании Совета как свидетель обвинения. Было видно, что с рассасыванием алкоголя в нем начинает просыпаться совесть.
Лу рано пошла спать. День предстоял тяжелый, и было важно привести мозг в максимально рабочее состояние. Но на подходе к своей спальне она вдруг остановилась. Ее шрам под татуировкой потеплел, словно к нему поднесли свечу. Мысль о том, что кто-то смог проникнуть в кирху, поначалу напугала ее, но она собрала силы и резко открыла дверь. Ведь это был ее дом. И здесь ей не было равных.
Посередине ее спальни стояла крыса. Большая, какая-то облезлая, больная на вид. Лу вспомнила свой давнишний обед, когда она была скопой, и ее замутило. Крыса посмотрела на Лу глазами-бусинами, по-человечески подмигнула и трансформировалась. Зрелище было жутким: кости и жилы крысы увеличивались в размерах, кожа омерзительно натягивалась и теряла остатки шерсти. Лу превращалась в птицу и обратно гораздо более эстетично. В конце концов крыса выросла до размеров человека, окончательно полиняла и встала на ноги. В комнате стоял полуголый Гастон. Лу не видела его с тех пор, как была миньоном Иммануила. Он сильно изменился: кожа стала тусклой и как будто тонкой, на ней отчетливо проступали шрамы от чего-то острого – то ли клыков, то ли когтей, то ли странного оружия. Мышцы его лица постоянно двигались в сложном тике. Во рту не хватало пары зубов.
– Здраштвуй, Лу Ошпри, – сказал он. – Ишь, какая ты штала. Помнишь меня?
Лу сжала кулаки. Гастон не представлял реальной опасности внутри кирхи, да и вне ее. Но память о нем, о том, как он обращался со всеми миньонами женского пола, о сальных взглядах и потных руках, о неспособности ему ответить и противостоять, заставила ее замяться. Ее затошнило, еще сильнее, чем когда она увидела крысу.
– Вижу, помнишь, – щербато улыбнулся Гастон. – Мой Хожяин Этваш Андереш передает тебе привет. Он в швоей бешконещной мудрошти жнал, что я шмогу проникнуть в Иммануилкирхе, когда жахощу. И прикажал мне доштавить тебе пошлание. Не так давно Андереш окажал вам ушлугу, тебе и Аркадию. Теперь наштало время платить по щщетам. Не ходи жавтра к Шовету, Лу Ошпри. Шиди дома. Молщи о том, щто жнаешь. Вот и вшя ушлуга.
– Твой хозяин договаривался с Арком, а не со мной. Я ничего ему не должна, – спокойно сказала Лу. – И вот мое ответное послание.
И раздавила крысу.