CII.
Один из стоящих внизу людей скинул маскирующее заклятие и оказался Сербом на своей коляске. Теофан не пустил к нему разъяренного Пшигоду и пролевитировал его наверх, на постамент, к Лу и Доротее.
Серб, разумеется, полностью подтвердил слова Виктора.
– Вильгельм пришел ко мне лично, – проникновенно рассказал он. – Пообещал много добра. Если всё получится – власть над Александрплатц, конечно. Мы взломали несколько дверей в глубинных тоннелях. Сняли защиту… Когда я прочитал заклинание, бюст Нефертити рассыпался в прах у меня в руках. Потом мы убежали, не оглядываясь.
Лу беспомощно смотрела на членов Совета. Они врали – Виктор, Доротея, Серб. Это было очевидно. В глазах Вильгельма она прочла подтверждение этого – молодой человек был в ужасе. Лу еще никогда не видела кого-то настолько могущественного настолько напуганным, и только совершенная несправедливость ситуации подавляла растущее в ней злорадство. Сделать она, впрочем, ничего не могла. Версия Виктора не противоречила найденным ими фактам, обтекала все острые углы и врывалась в незаполненные лакуны событий. Если быть уверенным, что ни один свидетель не лжет, картина получалась достоверной. Беспомощность вновь захлестнула ее.
– Вильгельм Лихтенхерц, – обратился к нему Александр, – что вы можете сказать в свое оправдание?
Вильгельм вскочил с каменного кресла. Щеки у него ярко пылали, некогда красиво уложенные волосы топорщились.
– Это абсолютная ложь, от первого и до последнего слова. Я не устраивал никаких терактов. Не контролировал Тараска. Не взрывал Поезд. Мы с Нигошем никогда не…
Он осекся, и Лу не сразу поняла, почему. По Трептов-парку разлился новый, неприятный запах. Его почуяли все присутствующие. Запах приторный, дурманящий, запах лжи. Это сработали наложенные на постамент веритативные заклинания. Вильгельм, наверное, решил, что Виктор каким-то образом их отключил. И в пылу рассказа соврал.
– Ну… в смысле, я…
– Довольно, – прервал Вильгельма Падишах. – На ложь у нас времени нет. Мы начинаем совещание.
– Нет, постойте…
– По понятным причинам я попрошу всю семью Лихтенхерц воздержаться от обсуждения и вынесения вердикта, – сказал Скелет.
Под одобрительные возгласы из его пальцев-костяшек полился ослепительно белый свет и закутал Виктора, Клавдию и Вильгельма в плотные коконы. Вильгельм ударил по своему, что-то прокричал, но безрезультатно. Он был полностью изолирован от мира. Два старших Лихтенхерца ждали с покорным выражением на лице.
Колдовской навес над Советом сгустился, опустился вниз и закрыл кресла и сидящих на них существ от посторонних глаз. Совет начал прения.
Лу посмотрела на Серба. Он мелко дрожал, потный, вонючий. Его взгляд бегал туда-сюда, ни на чём не фокусируясь. Лу он словно не заметил. Заклинаний на нем не было, и Лу предположила, что ему просто скормили какой-то наркотик. Она повернулась к Доротее. Та быстро курила в стороне.
– Где Арк?
Доротея вздохнула, потом посмотрела ей в глаза.
– Он умер, Лу. Мне очень жаль, правда.
Колдунья казалась искренней. Ее левая рука теребила фиолетовый шарф.
Лу отвернулась. Ей хотелось ударить Доротею, закричать, метнуть в нее молнию. Вместо этого она посмотрела вниз, где у подножия холма стоял Ирджих. И встретилась с ним взглядом.