XLII.
Шикарная черная машина подъехала к кирхе, взрывая пушистые веера девственно-белого снега. Арк, одетый в теплое пальто и лучший пиджак, будучи без оружия и без собаки, вышел из церкви и сел в машину, чувствуя себя непривычно голым.
– Знакомься, это Йохан, – сказала Доротея.
Хундескопф-доберман за рулем приветственно помахал ушами.
– Поехали.
Водитель невнятно хрюкнул, и машина плавно тронулась. Доротея была одета в легкую дубленку с белым меховым воротником, из-под нее торчал фиолетовый вязаный шарф. Как и в прошлый раз, никакого макияжа, никаких украшений, кроме кольца на безымянном пальце.
– Куда мы едем? – спросил Арк. – В Кафедрал?
– Нет, конечно. Совет Одиннадцати никогда не будет проходить ни в одной из Башен, – сказала Доротея. – Паранойя, повальная просто. Собираются только на открытых пространствах, да еще и часто меняют локацию.
Машина на большой скорости пронеслась по мосту через запорошенную снегом и потому на вид спокойную Шпрее и устремилась на юг. Пока они резко петляли по пустынным улицам, Арк исподтишка поглядывал на Доротею. Та со скучающим видом смотрела в окно, барабаня пальцами по стеклу.
– Каково это – быть Лихтенхерцем? – спросил он, сам не зная почему.
Доротея повернулась к нему, в ее глазах искрилась издевка.
– Все вакансии заняты, если ты об этом.
Арк покачал головой.
– На меня вдруг свалилась ответственность за несколько тысяч людей. Я не думал, что это произойдет, и не добивался этого. А теперь я понимаю, что уже не могу просто развернуться и уйти от них. И мне трудно представить, что должна чувствовать такая, как ты. Хочешь ты этого или нет, тебе принадлежит весь город.
Доротея еле заметно покраснела. Взгляд ее стал серьезнее.
– Со временем привыкнешь. Мы приехали, – сказала она.
Машина остановилась у Темпельхофер Фильд. Когда-то это был нацистский аэропорт, позже закрытый и перестроенный в просторный открытый парк. Сколько Арк помнил, он всегда был забит народом – детьми, собаками, летом семьями с мангалами. Сейчас это был гигантский пустырь с жухлой лиловой травой, припорошенной снегом.
– Тебя ждут, – сказала Доротея. – Погоди, тебе может быть холодно. Вот, возьми.
И она протянула ему свой шарф. Арк обмотал его вокруг шеи. Колдовства в шарфе не было, но был ее тонкий запах – свежести и весны. Арк пошел, с трудом замечая тропинку в густой заснеженной поросли. Ближе к центру поля был раскинут большой брезентовый шатер. Вокруг него пылали высокие, в человеческий рост костры. Под шатром в неровном круге стояли одиннадцать кресел. Семь из них были заняты людьми. Подойдя поближе, Арк увидел, что людьми были далеко не все. Во рту у него тотчас появился сильный металлический привкус, к горлу подступил комок.
Арк узнал всего одного из присутствующих. На высоком кресле с вычурной спинкой восседал Этвас Андерес. Ноги его не доставали до земли. Справа от него сидел тучный человек в нарядном халате и, почему-то, феске. «Это Падишах, владелец всего Шарлоттенбурга», – догадался Арк. Дальше по кругу сидела высокая женщина со злым моложавым лицом. В ее внешности прослеживались черты Доротеи, и Арк решил, что это ее мать, Клавдия Лихтенхерц. Дальше над своим креслом висел и мерцал крупный, бирюзового цвета Куб из Гезундбруннена. Из следующего кресла росло дерево, по размеру находившееся где-то между обычным и бонсай. Верхушка его не дотягивала до тента около метра. Это должен был быть Танненбаум, живое дерево, повелитель Тиргартена, точнее, один из отростков этого дерева. Арк всегда считал, что Танненбаум был ёлкой, но, по-видимому, ошибался. Справа от дерева, через два кресла, сидела женщина-ящер, Сивилла из Кёпеника. И, наконец, замыкал этот неровный и неполный круг вальяжно раскинувшийся скелет, которого так и звали: Скелет из Моабита.
– Добро пожаловать, Аркадий Колесничий, новый владелец Пренцлауэр-Берга, – объявил Скелет совершенно нормальным человеческим голосом. – Совет Города на семь одиннадцатых готов выслушать тебя.